24 августа 2022 года
Дорогая Сабина,
как у тебя дела? Вчера пришло твое письмо, начинающееся с того, что очень сложно писать человеку, которого не знаешь лично. Прочтя эти слова, я кое-что припомнила. В моей стране есть немало журналистов, которых похитили, и вот уже 20 лет никто не знает, где они, – словно сквозь землю провалились. У этих журналистов самые длительные на свете тюремные сроки из тех, что получены без суда, тем более справедливого. А в сентябре, который наступит через неделю, пойдет 21-й год с момента их заключения под стражу. Некоторых из них я знаю лично. В период расцвета моей молодости и страстной любви к литературе именно они проложили мне путь в мир писательства, начав публиковать мои тексты в принадлежавших им частных газетах. На протяжении последних двух лет многим из них я писала письма. Писала, хотя уверена, что эти письма до них не дойдут. И я так говорю не только потому, что знаю, что им запрещают получать письма, но еще и потому, что никто не знает, где именно они сейчас находятся и живы ли вообще. Так что мои письма к ним – не более чем фиксация в словах чувств, которые я к ним испытываю. Я делюсь этими письмами и в социальных сетях с теми, кто читает меня на языке тигринья. Тогда мне кажется, будто я внесла свою небольшую лепту в то, чтобы они не канули в забытье.
Вот именно о них я и вспомнила, начав читать твое письмо. Вспомнила печаль, охватившую меня, когда я взялась им писать, вспомнила, как мучилась, как и с чего лучше начать… Все это снова встало у меня перед глазами, и в голову пришла мысль: “Что сложнее: писать кому-то, кого не знаешь лично? Или писать человеку, зная, что твое письмо никогда не попадет к нему или к ней в руки?”
Хочу тебе сказать, что меня очень тронуло, что твои соотечественники решили писать письма заключенным. Надеюсь, что эти письма как источник силы и надежды станут важным событием в жизни заключенных. То, что ты пишешь о массовых задержаниях, прокатившихся по твоей стране в 2020 году, напоминает открытое наступление на независимые СМИ и права человека в моей стране в 2001 году.
После жестокой и кровопролитной 30-летней войны моя страна получила независимость от соседней Эфиопии. Спустя два года после окончания войны страна получила официальное признание по результатам референдума, вошла в состав Организации Объединенных Наций и стала жить под собственным флагом. Но, не успев залечить раны, в 1998 году моя страна опять была втянута в войну из-за приграничного конфликта. В этой войне 3 миллиона человек противостояли 60 миллионам. Бушевала она до 2000 года. В то время я была старшеклассницей. Я родилась и выросла в городке, расположенном невдалеке от зоны боевых действий. В то время дошло до того, что по всей стране в школах не осталось учеников, всех отправили на военную подготовку.
В 2001 году некоторые министры и высокие военные чины потребовали созвать ассамблею, чтобы обсудить действия правительства в ходе этой войны. Но “глава государства” воспротивился этому и одного за другим лишил их должностей. Тогда они стали высказывать свои мнения в частных газетах, которые в тот период были на пике расцвета. После этого все упомянутые политики и военные, а вместе с ними и журналисты, придерживавшиеся той же точки зрения, были схвачены и отправлены за решетку. Он сделал так, что они просто исчезли! Прошел 21 год, и ни один человек не знает, живы они еще или нет.
Когда я родилась, моя страна еще была под иностранным господством, правда, из того времени у меня не осталось никаких воспоминаний. Но о геройстве борцов за освобождение и злодействах чужеземных поработителей я знаю из уроков истории в школе. Наблюдая сегодня за распадом моей страны, видя зверства и страдания, выпавшие на долю моих соотечественников, я уверена, что иностранное господство не могло быть страшнее, чем всё это, даже нисколько в этом не сомневаюсь. И в то же время тех, кто ради независимости Эритреи пожертвовал своей молодостью и жизнью, я считаю героями.
Хочу кое-что у тебя спросить. С какой попытки тебе удалось произнести мое имя, не подглядывая, как оно пишется? Надеюсь, ты не слишком с ним намучилась. Честно говоря, я сама не очень сильна в запоминании и правильном произнесении имен. С тех пор, как я переехала в Европу, у меня с этим постоянно проблемы. С твоим именем мне повезло: оно хоть и иностранное, но не сложное. Сабина – мне достаточно только вспомнить, как ласково обращаются к эритрейкам по имени Саба. У нас довольно часто людей называют уменьшительно-ласкательными именами, так что Сабу среди близких запросто назовут Сабиной. Так что твое имя не чужое моему языку и уху. Кстати, мое имя означает “да смягчится мир”. А какое значение у твоего?
Приятно, что название моей страны – Эритрея – кажется тебе таким прекрасным. И образ моей страны, который у тебя сложился после того, как ты о ней почитала, мне понравился. Тем печальнее, что реальность так далека от этой картинки. В Эритрее вот уже 28 лет существует принудительная военная служба, из-за которой молодежь не может спокойно жить в собственной стране. Все и бегут, куда глаза глядят, как только подвернется возможность. Тысячи поплатились жизнью на опасных нелегальных маршрутах, так и не добравшись до стран, где они были бы в безопасности. Возьмем для примера мою семью: у меня две сестры и четверо братьев, и мы все семеро прошли военную подготовку. Одним из нас пришлось годами работать на госучреждения чуть ли не даром, получая зарплату лишь на бумаге. А другие надолго не задержались и уехали из страны. Так что на сегодняшний день из всех нас только две сестры живут в Эритрее, а нас с братьями разбросало по трем европейским странам. Из пятерых уехавших только двоим посчастливилось пересечь Сахару и Средиземное море на самолете. А вот мои братья, дезертировав из армии, переходили Сахару самым опасным маршрутом и, заплатив тысячи долларов, плыли по Средиземному морю на утлых суденышках, все время глядя в лицо смерти.
Для Эритреи и такое соотношение бежавших и оставшихся в семье, и такая история побега молодежи вполне типичны. Нередко встречаются семьи, в которых бежали все. Зато неразделенная семья – большая редкость. В социальных сетях среди эритрейцев то и дело ходит фотография с подписью: “Единственная семья, в полном составе оставшаяся в Эритрее”. На снимке семья президента, который уже 31 год уничтожает страну и тиранит народ. Его имя Исайяс Афеверки.
Кстати, а я как-то случайно познакомилась с беларусской писательницей и поэтессой Вольгой Гапеевой. В прошлом году нас вместе пригласили на онлайн-мероприятие по случаю Всемирного дня свободы печати. К сожалению, мое пребывание в резиденции по линии “Писатели в изгнании” немецкого ПЕН-центра как раз подходило к концу, а Вольга только приехала. Мы так и не собрались посидеть и пообщаться как следует, хотя даже жили по соседству. Так что я уже знала, что Беларусь – одна из немногих европейских стран, печально известных нарушениями свободы прессы и прав человека. А сейчас, в контексте российской войны в Украине, параллели между Эритреей и Беларусью стали для меня еще более очевидными.
Твоя квартира, по которой ты так скучаешь… Камешки, которые ты называешь монахами, защищающими твой дом… Постаралась представить. Но вне зависимости от картинки чувства твои я очень хорошо понимаю. Мне кажется, у нас с тобой похожие чувства: я тоже ощущаю эту неопределенность, которая не ослабевает, сколько ни пытаешься ее унять. В каком-то смысле это ответ на твои вопросы, верю ли я, что вернусь на родину, ждет ли она меня, ждут ли меня там близкие и любимые люди. Пожалуй, в данный момент никто не желает мне вернуться. Родственники и друзья обрадовались, когда мне удалось бежать из страны после тюрьмы, где я могла и не выжить. Ждет ли меня моя страна? Не знаю. Но всегда говорю, что оставила там свое сердце, поэтому могу сказать, что мое сердце ждет меня там наверняка.
Теперь о том, чего мне не хватает. Много чего не хватает. То и дело говорю сама себе: вот был бы с собой альбом с фотографиями. Так хочется вернуться в те мгновения, которые запечатлены на снимках. С некоторыми людьми, близкими мне в детстве и юности, сейчас утеряна всякая связь.
Мы теперь совершенно по-разному ощущаем то, что с нами происходит, совершенно по-разному смотрим на мир. Свидетельства времен моей жизни, от которых меня отделяют десятилетия, – вот что такое эти фотографии. Они напоминают мне о чудесных мгновениях, которые я переживала когда-то. Так часто хочется убежать из настоящего в прошлое, запечатленное на снимках.
А так я тоже скучаю по родителям, по братьям и сестрам, по родственникам и друзьям.
Я не могу им позвонить, когда захочется, и не могу поговорить, как хотелось бы. Во-первых, люди боятся открыто говорить. Нечего и думать о том, чтобы, не сдерживая себя, порасспрашивать, как проходят их дни, какие трудности. Во-вторых, поскольку нет интернета, 20-минутный разговор обходится мне в 10 евро. Как тут поговорить со всеми друзьями и родственниками? Причем сами они звонить мне не могут. Если из Эритреи на пять минут позвонишь в Германию, отдашь такую сумму, на которую неделю можно кормить семью. Поэтому никому даже в голову не приходит звонить из Эритреи за границу.
Если мне, скажем, кто-то звонит из Эритреи, то само собой разумеется, что трубку я поднимать не буду. По умолчанию пойму, что, видимо, произошло что-то очень важное, и подожду, пока человек положит трубку, а он будет знать, что я перезвоню. Описываю тебе это, чтобы показать, как живет эритрейский народ, которого лишили всех человеческих прав. Здесь я получила многое из того, что в моей стране для меня было недоступно. И все равно я скучаю по своей стране. И у меня не выходит из головы, что того, что у меня было там, здесь у меня не будет.
Я обожала встречи за чашкой кофе. Тебе бы они наверняка понравились. У нас существует своего рода кофейная церемония. Словами описать ее сложнее, чем показать, так что надеюсь, что когда-нибудь смогу пригласить тебя и показать эту церемонию. Но если вдруг не получится, то постараюсь прислать видео с Youtube. Словом “кофе” у нас называется не только подслащенная темная горячая жидкость из порошка и кипятка, но и чудесная церемония, которая не обходится без задушевных бесед. Пить кофе в одиночку в нашей культуре не принято. Когда приходит гость, то никто даже не спрашивает, хочет ли он или она кофе.
Я обожаю эту церемонию, хотя и не большая любительница кофе. Но ведь кофе заваривают в мою честь, как тут откажешься, так что нередко приходилось пить через силу.
Ты спросила, каких домашних животных я люблю, была ли у меня кошка или собака. Лучше не спрашивай, была ли у меня кошка или собака, потому что у нас их заводят не ради компании, а для пользы. У нас люди не понимают, зачем держать кошку, если нет проблем с мышами. А собак заводят, чтобы они сторожили дом, скот, что-то ценное. Такие собаки должны быть сильными и внушать страх. Помню, как я каждый раз сопротивлялась, когда меня посылали к родственникам, у которых была собака. Можно расскажу, что меня страшно удивило?.. Я очень долго не могла привыкнуть, что тут собак можно встретить в общественном транспорте.
Мой любимый фрукт – плод кактуса опунции, колючая груша. Я была без ума от колючих груш. Когда я переехала в Германию, ко мне в гости из Норвегии приехал друг, писатель Десале Берекет. Когда он уезжал из Эритреи, меня как раз арестовали. И вот мы встречаемся в Германии впервые за девять лет. И угадай, что он мне принес? Колючие груши!
Я их как увидела, так опять вскрикнула от восторга, так же, как вскрикнула, увидев его самого. Это было просто невероятно: на тот момент не прошло и года, как я уехала из Эритреи, но уже больше года я не ела колючих груш. И вот этот друг снова дал мне возможность почувствовать вкус опунции и надежду, что мне не раз еще доведется их попробовать.
“Где в нашем мире инстанция, которая могла бы восстановить справедливость в тех странах, в которых нет справедливого суда?!” Этот твой вопрос заставил меня крепко задуматься. И у меня нет ответа! Но, думая о том, в чьих руках сосредоточена власть, я вспомнила о своих давних размышлениях, и это привело меня к такому вопросу: представь, если бы у власти был бы какой-то визуальный образ, как бы она для тебя выглядела?
Расскажу, какая у меня картинка. Я себе представляю власть как существо, внешне похожее на человека, но с лицом, как у ангела – или дьявола. Так получилось, что на тигринье слова, обозначающие дьявола (seytan) и власть (sltan), очень похожи по звучанию. Они дают очень хорошую рифму в стихах! Теперь можешь себе представить, каких ужасов мне пришлось насмотреться и что со мной как гражданкой Эритреи вытворяли прислужники режима. Давай теперь эту персонифицированную “власть” наделим гражданством. Если она получит эритрейское гражданство, то наверняка получится дьявол. Если другое, то, может, и ангел, а третье – и выйдет какое-нибудь алчное или еще какое-то существо, и так далее…
Дорогая Сабина!
С нетерпением жду, чтобы ты рассказала мне, как влияют на твою страну отношения с Россией. Потом поговорим и о том, как выглядят отношения России с моей страной на полуострове Сомали.
Я счастлива, что ты с сыном и мужем в безопасности.
С почитанием и наилучшими пожеланиями,
Йиргалем
